22 мая - годовщина смерти участника ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС Героя Российской Федерации генерал-майора внутренней службы Максимчука Владимира Михайловича.
Начальник Управления пожарной охраны ГУВД Москвы генерал-майор внутренней службы Владимир Максимчук - один из тех, кто руководил борьбой с огнём на аварийной Чернобыльской АЭС. В декабре 2003 года он стал Героем Российской Федерации. Посмертно.
ПУТЬ ОГНЕБОРЦА
Человек, жизнь которого прошла в борьбе с огнём, родился в июне 1947 года в селе Добриводы Тернопольской области. Когда Володе исполнилось 16, умер отец, мальчик остался за старшего мужчину в семье, помогал матери воспитывать пятерых младших братьев и сестёр.
Окончив среднюю школу, он поступил во Львовское пожарно-техническое училище МВД СССР, после которого получил распределение в пожарные подразделения Москвы. И здесь, прослужив от лейтенанта до генерала, прошёл трудный, полный опасностей путь огнеборца. Максимчук принимал участие в тушении ряда крупных пожаров, о которых в советское время было не принято подробно рассказывать на страницах газет или с телевизионных экранов.
В феврале 1977 года Владимир Михайлович усмирял огненную стихию в здании столичной гостиницы «Россия». Тогда в высотке одновременно полыхнуло на пятом, двенадцатом и тринадцатом этажах Северного корпуса.
Более 250 посетителей ресторанов, расположенных наверху, оказались отрезанными от путей к спасению. В тушении огня задействовали свыше 1400 пожарных, было использовано 35 автоцистерн с водой, 61 автонасос и 8 автолестниц, которые, увы, доставали лишь до седьмого этажа.
Огнеборцам пришлось «тянуть цепочку», составленную из лестниц-штурмовок, благодаря чему удалось спасти 43 человека. Всего из горящего здания эвакуировали более тысячи мужчин и женщин. Выполняя служебные обязанности, 13 пожарных получили различные травмы, ожоги и отравления.
Через три года Владимир Максимчук вместе с коллегами ликвидировал несколько сложных возгораний в столице во время проведения летних Олимпийских игр. В 1981-м вступил в схватку с пламенем глубоко под землёй, когда на перегоне между станциями метро «Третьяковская» и «Октябрьская» из-за неисправных аккумуляторов полыхнули четыре вагона. В 1984-м тушил готовый взорваться нефтеперерабатывающий завод в Капотне.
Читать статью "Жизнь замечательных пожарных – Герой России Владимир Михайлович Максимчук."
Олег Волков
ИСПОВЕДЬ ПОЖАРНОГО ГЕНЕРАЛА
На смерть Владимира Максимчука
ПОЭМА
Пролог
Чудес на свете не бывает.
Всем было ясно наперед:
Наш друг пожарный умирает;
Он жив еще, но он умрёт.
Стал непривычно слаб и странен
Измученный болезнью взгляд.
Он был в бою смертельно ранен
Теперь уж много лет назад.
Он ранен не в боях Афгана.
Его невидимая рана
Могучим таинством сильна.
Чернобыль — вот его война.
Он не был первым в днях суровых,
Потрясших жителей Земли.
В могилы уж в гробах свинцовых
Герои первые легли.
От взрыва счёт шел по неделям.
Уж горя было через край.
Давно за солнечным апрелем
Вступил в права цветущий май.
В любимом им цветенье мая,
Приказ и долг свой выполняя,
Со сменою очередной
Он принял там свой главный бой.
Вслед за чернобыльским авралом
Трудился, не жалея сил.
По службе рос, стал генералом,
Пожары крупные тушил.
Но от зловещего наследства
Уйти ему не суждено.
Для исцеления все средства
Он исчерпал. Ждал чуда.
Но... Чудес на свете не бывает.
Теперь он знал, что умирает.
Мы тоже знали наперёд:
Он жив еще, но он умрёт.
Стихов моих сюжет печальный!
Я знал его. Я с ним служил.
Со мной в палате госпитальной
Он перед смертью говорил.
От боли корчась, через силу,
Разумно, в страсти, как умел,
Сказал он то, чего в могилу
С собою взять не захотел.
В нём жизнь теплилась еле-еле.
Он умер через две недели.
Пересказать, что слышал я,
Теперь обязанность моя.
* * *
Беды вселенские масштабы
Не сразу стали нам ясны.
Тревожно «если 6 да кабы»
Гадали все со стороны.
Но он-то с самого начала
Знал: взрыв, пожар — его страда.
Как ликвидатору настала
Пора ему лететь туда.
И, вместо экзотичной Кубы,
Гробницу — корпуса и трубы
Смерть излучающей АЭС
Увидел он из-под небес.
О днях тех люди знают мало.
Всё скрыто, как за пеленой.
В завале всем забот хватало.
Пожарным, как всегда, — с водой.
К воде привычные от роду,
Тому обученные впрок,
Они откачивали воду,
Залившую четвёртый блок.
Блок, вышедший из-под контроля,
Центр убивающего поля.
В его разрушенном мешке
Висело всё на волоске.
Задача — не ахти какая.
В другом бы разе без проблем.
Но то была вода другая –
Вода реакторных систем.
От той воды, скрывать не стану,
Не на пожаре, не в огне,
Пусть и не смерть, пусть только рану
Мог каждый получить вполне.
Ту воду день и ночь качали.
То, что незримо излучали
Родные наши рукава,
Там знали все, как дважды два.
Активность той воды лишь к слову.
Над ней реакторный накал
Свою бетонную основу
Неумолимо расплавлял.
И мысль одна на всех давила,
Что снова грянет взрыв, когда
До раскалённого горнила
Достанет донная вода.
А дальше... Им на то воочью
Ни белым днем, ни темной ночью
Глядеть — и то невмоготу.
Они качали воду ту.
Работа их была не яркой.
Простые ратные труды.
Заправить дизели соляркой,
Проверить уровень воды.
Не постесняюсь говорить я
высокопарно: как в бою,
Они вставали из укрытья
Задачу выполнить свою.
К автоцистернам, к водобаку,
Всё на пределе, как в атаку
Под перекрестным артогнем.
Туда, оттуда — все бегом.
Они не думали о дали,
Но как-то уж само собой
Все, не сговариваясь, ждали,
Что будет новый крупный бой.
Боец, в авариях бывалый,
Знал, что опасен сам аврал.
За всех не поручусь, пожалуй,
Но Максимчук-то, точно, знал
И ждал с тревогой, — что ж стыдиться?
Что, если здесь пожар случится,
Придется им его тушить.
Иначе здесь зачем им быть?
Пожар тот грезился как плаха,
Как накукованный им срок.
Он записал в дневник: от страха
Никак оправиться не мог.
Он точно знал, что служба наша
Бескомпромиссна, как война;
Он точно знал, что эта чаша
Им будет выпита до дна,
Как много раз уже случалось.
Не знал он, кажется лишь малость,
Неведомую никому:
Что, где, когда и почему.
И вот средь тихой майской ночи,
Раздался надрывной звонок.
Дежурный крикнул что есть мочи:
«Горит соседний третий блок!»
Горели кабели в туннеле.
Тушили их с большим трудом.
На первый взгляд в обычном деле,
Была вся необычность в том,
Что люди снова шли в заразу,
Которая, хотя не сразу,
Но, дав годок-другой пожить,
Должна, в конце концов, убить.
Бойцы, сержанты, офицеры,
И молодежь, и старички,
Все набирали дозы-бэры,
Как в состязаниях очки.
Очки особые, штрафные:
Набрал — и с поля уходи.
За выбывшими шли другие,
Очки, которых впереди.
Быть в штрафниках кому охота!
Но такова была работа.
Никто не мог им предсказать,
Кто будет жить, кто умирать.
Пока здоровы мы да живы,
Нам вроде бы не по нутру
Перебирать альтернативы
В поляризованном миру.
В самобичующем экстазе
Ищу не слишком часто я
Диалектические связи
Сознания и бытия.
Альтернативы в связках ходят,
Они в друг друга переходят,
И их связующую нить
Не так-то просто разрубить.
А мы? Мы мечемся меж ними.
Недаром люди говорят:
Намерениями благими
Дорога вымощена в ад.
Как часто, думая о Боге,
В соблазны верят Сатаны;
Идут по праведной дороге,
Но всё ж в конце пути грешны.
Альтернативны все примеры
Учений и догматов веры.
Вот я на двух ногах стою:
Одной — в аду, другой — в раю.
Мой выбор ясен, но подспудно
Я чувствовал почти всегда:
Хорошее дается трудно,
Плохое липнет без труда.
Из-за блефующего крика
Суть тихой правды не слышна.
Ложь вездесуща, многолика,
А истина всегда одна.
Философ уж какой ни есть я!
Хотя я избегал бесчестья,
Мне тоже не всегда везло,
Чтоб различать добро и зло.
Нет, не в контрасте черно-белом
Наш мир. Он вовсе не таков.
За каждым помыслом и делом
Весь спектр оттенков и тонов.
Мой собеседник мне, поэту,
Про это говорил к тому,
Чтоб предпочтительности цвету
Не отдавать ни одному.
Мы — мир спасающая каста!
Но мы, быть может, слишком часто
Давали волю похвалам
Там, где стыдиться должно нам.
Жить, мыслить, чувствовать...
В рассвете
Ему бы быть! Но к сорока
Уж не жилец на этом свете.
Смерть беспощадна и близка.
Теперь ничто ей не помеха.
Зло довершается само.
Чернобыль — крест наш, злая веха,
Вернее чёрное клеймо.
Клеймо великого позора.
Всем нам клеймо. Его не скоро
Сотрут бегущие года.
Сильней позора лишь беда.
Событий грозных образ строя,
Хотел бы я поставить в ряд
Не только Жертву и Героя,
Но и того, кто виноват.
Признаюсь, от одной лишь мысли
Меня охватывает жуть:
Там стержни, видишь ли, зависли,
Так он решил их тряхануть!
Он виноват. Не возражаю.
Но тот, кто оказался с краю,
Как в западне, со всех сторон
Виной других был окружён.
Отыскивая виноватых,
Забыв боль личную свою,
Герой мой вспомнил о ребятах,
Сложивших головы в бою.
Опасность наших дел — не тайна.
Но, сколь она ни велика,
Пожарных смерть всегда случайна.
Здесь смерть была наверняка.
Пред ними голову склоняю.
Путь был один. Не возражаю.
Не нам, не бывшим там, судить.
Но я могу и возразить.
Что значат опыт и сноровка,
Надёжное плечо друзей,
Когда костюм, экипировка
Не защищают от лучей?
Как можно что-то знать о дозе
(А в ней заключена вся соль),
Когда лишь сзади, как в обозе,
Дозиметрический контроль?
Как можно пересилить беды,
Как можно ожидать победы
В борьбе с неведомым врагом,
Не зная ничего о нём?
Лишь в долг и дух свой свято веря,
Отряд людей атаковал
Смерть излучающего зверя
И без кольчуг, и без забрал,
Собрав в тугой кулак натуру,
Как камикадзе, как «ва-банк»,
Как без гранат на амбразуру
И как с гранатами под танк.
Отдав всю жизненную силу,
Ушли беспомощно в могилу.
Их смерть была предрешена.
В том наша общая вина!
Скромны бойцы в шеренге строя.
В связи с великою бедой
Среди пожарных — три Героя:
Два мёртвых и один живой.
Пожарных труд всегда опасен,
Как и в Чернобыльские дни.
Я горд за них, но не согласен,
Что были первыми они.
Я их не умаляю славу.
Но в чем их подвиг? По уставу
Они пошли в огонь — туда,
Куда должны идти всегда.
Возьмём один пример — Граздана.
Склоняем головы пред ним.
От грозной музыки фонтана
Он, как Бетховен, стал глухим.
Пожарный инженер и воин,
За мужество и за труды
Уж он-то, точно, был достоин
Геройской Золотой Звезды.
Бойцы чернобыльского боя
Достойны звания Героя.
Да, это так. Но, кроме них,
У нас есть тысячи других.
Болезнь себя не проявляла.
Он был по должности готов
К тому, что это лишь начало
Калейдоскопа катастроф.
Как месть поруганной природы
За несуразность наших дел,
Обрушился на мир в те годы
ЧП глобальных беспредел.
Катил по континентам споро
Вал страшных катастроф: Фликсборо,
Севезо, Мехико, Бхопал.
Воистину девятый вал!
Людьми набитые, горели
С крутым сюжетом, как в кино,
Красавцы — офисы, отели,
Ночные клубы, казино.
Давина смерти и увечья
В азарте, в праздности, в бреду
Сама натура человечья
Людей толкала на беду.
Трагедий мрачные примеры
От катаклизмов техносферы
Выстраивались в грозный ряд,
Жизнь превращая в сущий ад.
А мы? Мы жили без печали.
Все беды — в тайную суму.
Что знали, и про то молчали.
Мол, знать всем это ни к чему.
У них успех, у них победа –
Нам нет ни пользы, ни вреда.
Беда случилась у соседа —
Так то соседская беда.
Нам ничего с того не станет.
Пока Илья-Пророк не грянет,
Не перекрестится мужик.
Наш брат к другому не привык.
Но вот прорвавшимся нарывом
Лавина хлынула на нас.
Потрясены могучим взрывом
Свердловск, Лебяжье, Арзамас,
Газли, Спитак, КАМАЗ, Йонава —
Какая схожая судьба
У всех! Великая держава
Рвалась, как ржавая труба.
Вслед за Чернобылем немало
Его по бедам тем мотало...
Случилась именно тогда
На всю страну одна беда.
Жизнь стала тяжела и странна.
Ни дня, ни часа без того,
Когда б чернобыльская рана
Не потревожила его.
Но он и от другого груза
Был как под гнетом, как в бреду.
Развал Советского Союза
Он принял как свою беду.
Огнём горящую державу,
Её и слабости, и славу
Он честно, искренне любил
И беззаветно ей служил.
Страдания у многих остры.
Ему же всё больней вдвойне.
Его родители и сестры
Теперь живут в другой стране.
Ведь он — украинского рода.
Не забывал он никогда
Село с названьем «Добры вода» —
По-русски «Добрая вода».
Была одна семья. А ныне
В России он как на чужбине.
К тому ж, во властный передел
Он оказался не удел.
Он знал, что жить осталось мало.
Здоровье телу не вернёшь.
Но все же дали генерала,
И не за здорово живёшь!
С претензией на роль мессии,
Мысль у него была одна:
Могу полезным быть России
В её лихие времена!
Другой пусть пишет мемуары.
Он рвался в бой, тушить пожары.
Хотел не числиться, а быть,
Хотел не доживать, а жить.
Собрав в кулак свои напасти,
Он, безработный генерал,
По коридорам новой власти
К себе внимания искал.
О той ходьбе по коридорам
Не сожалел он и теперь,
Хотя с обидой и позором
Не раз был выставлен за дверь.
Но он не скатывался к плачу.
Он верил, как всегда, в удачу,
И вера та была права:
Его судьбой была Москва!
** *
Когда-то юным лейтенантом,
Без дальних планов в голове,
Служакой, сухарем, педантом
Он начал именно в Москве.
Любил тушить пожары, службу,
Порядок, вплоть до мелочей,
Любил пожарных братство, дружбу,
Любил Москву и москвичей.
И вот нежданно, через годы,
На оживлённой магистрали
Вдруг разыгрался шторм огня.
В нем перекрёсток завертело.
Ещё никто нам не звонил,
Огонь уж сделал злое дело
Ещё на дюжину могил.
Непостижимый страшный ребус!
Обугленный скелет — троллейбус,
Набитый трупами битком...
Забудешь разве о таком?
Москва пожарных обгоняла,
Росла и вширь, и ввысь.
Опять Пожарным нужно, как бывало,
Великий город догонять.
Спасибо, городские власти
Услышали его набат.
Не шутка: город строит части,
Не пять, не десять — пятьдесят!
К гордыне славного наследства
Нужны технические средства.
Людей от гибели спасать —
Не кошку с дерева достать.
«Ад в поднебесье» — только проба
Продемонстрировать в кино
Пожар в коробке небоскрёба.
А их в Москве полным полно.
На крышах люди погибали.
Стал низок наших лестниц лес.
С земли обычно помощь ждали,
Теперь же могут ждать «с небес».
За все успехи и невзгоды
Великодушною судьбой
Он возвратился в город свой.
Москва... Она одна такая.
Он в должность новую вступал,
Всю меру чести сознавая,
Теперь за всё он отвечал.
Устав от катастроф — кошмаров,
Он, как и прежде, ими жил.
Из крупных городских пожаров
Ни одного не пропустил.
Всё повидал на них — страданий
И подвигов. Воспоминаний
Хватило б на солидный том.
Особо помнил об одном.
Всегда, везде, во всём — угроза.
В трагедий чёрной полосе
Та, что стряслась от бензовоза
В Москве, на Дмитровском шоссе.
От той трагедии в кошмаре
Немало месяцев он жил.
Да я и сам на том пожаре
Каким-то чудом тоже был.
Я видел конченое дело.
Там до пожарных всё сгорело.
Они тушили, что смогли,
Но никому не помогли.
В Москве такого не видали.
Обед, час пик, средь бела дня,
Вслед за растущею Москвою
Мы овладели высотою:
В московский боевой расчёт
Введён пожарный вертолёт.
Он жил и действовал. Участьем
Людей он не был одинок.
Но наслаждаться этим счастьем
Ему был дан короткий срок.
Болезнь его совсем скрутила.
Его последние слова
О том, что щедро наградила
И силы жить дала Москва.
Она в судьбе его не длинной
Осталась песней лебединой,
Лихой бедой начала дел.
Он эту песню не допел.
Эпилог
Исполнил я свой долг печальный,
Пересказав в стихах, как смог,
Его возвышенный прощальный
Исповедальный монолог.
В его основе мысль простая,
Известная во все века:
Жизнь человечества — без края;
Жизнь человека — коротка.
Мы времена не выбираем.
Мы в них живём и умираем...
Он умер. Он ушел во тьму.
Мир вечный праху твоему!
