Говорят, что сапер ошибается только один раз. Антошин ни разу не ошибся на минном поле. Но мирная жизнь подбросила ему "мину замедленного действия": коварная болезнь отняла у него ногу, но не сделала ветерана пессимистом. Перед нашим приходом Василий Петрович сидел у окна и рисовал дерево, птиц, во-вестивших начало весны, свернувшуюся в клубочек кошку...
Писать маслом и акварелью деревенский парнишка учился, копируя картины великих русских живописцев. Достиг в этом такого мастерства, что с первого взгляда непрофессионалы не могут отличить копию от оригинала. Дома хранится лишь одна из них — многофигурная композиция "Охотники на привале", все остальные раздарены родным и знакомым.
Когда началась финская война, его старший брат Илья ушел добровольцем на фронт, за ним отправился на войну с Германией младший брат Степан. А Василия с автозавода не отпускали как одного из лучших фрезеровщиков. Он один управлялся с тремя станками, и все задумки рационализаторов и изобретателей доверяли воплощать только ему. Но когда Антошин получил известие о смерти старшего брата под Ленинградом и письмо от Степана с Курской дуги о том, что немцы не дают им ни минуты передышки даже для того, чтобы поесть, твердо решил сбежать на фронт, чего бы ему это ни стоило. Помог осуществить это желание один случайный знакомый, промышлявший воровством овощей в совхозе "Доскино". Однажды ночью он пригласил Василия с собой на "дело" и заверил, что за такое преступление его наверняка заберут в действующую армию прямо из КПЗ. Так оно и случилось, хотя следователь сразу раскусил, что Василий лох в этом деле, и требовал выдать сообщников — профессиональных воров. Но те ускользнули от милиции в трамвае, где Антошина взяли с поличным — с мешком капусты в руках при возвращении утром из совхоза. А в КПЗ штрафников уже ждали сотрудники Ждановского райвоенкомата.
Месяц изучал он саперное дело в Ростове-Ярославском. Затем участвовал в освобождении Кенигсберга и Бранденбурга. Был ранен. После излечения в госпитале в составе отдельного штурмового инженерно-саперного батальона оказался на границе с Китаем, до которой 600 километров пришлось топать пешком через всю Монголию, преодолев пустыню и хребты Большого Хингана.
В Прибалтике и Германии нашим саперам приходилось делать по ночам проходы в минных полях для танков прямо под носом у немцев на нейтральной полосе. Или вместе с дивизионной разведкой "ходить за языками", извиваясь ползком по глинистой местности и превращаясь от грязи в "болотные кочки", так что даже под осветительными ракетами немцы не могли распознать в них людей.
В борьбе с японцами на китайской границе пришлось осваивать совсем другую тактику боя. Здесь саперам приходилось взрывать сопки, чтобы завалить речушки для прохода танков. По пути уничтожали японские заставы. Оказывая сопротивление нашим войскам, японцы исхитрялись так бесшумно, босиком, сквозь высокие заросли кукурузы подбираться к нашим танкам и прилеплять к ним магнитные мины с часовым механизмом, что для их обезвреживания приходилось сажать на броню каждого танка, кроме пяти пехотинцев, еще и по одному саперу.
Война для Антошина закончилась в Чань Чуне после освобождения Мукдена и Харбина.
Через месяц он был уже в Горьком. Но вернуться к станку ему было не суждено. Очередь в отдел кадров автозавода была огромная, а в пожарной части сразу же предложили хлебные карточки и место в общежитии. Насмотревшись, как гибнут люди на войне, фронтовик решил, что спасать их от огненных бедствий в мирное время — самая мужская профессия. Так он и стал пожарным. Четверть века тушил огонь и спасал людей. На пенсию вышел в 1971 году с должности командира отделения.
Где бы ни работал Антошин, где бы ни служил, за какое бы дело ни брался, всегда выполнял его настолько добросовестно, что его по праву можно назвать рыцарем доброй совести. Об этапах пройденного пути свидетельствует толстенная папка, где кроме Ордена Отечественной войны первой степени хранятся 16 медалей и 32 благодарности.
Будучи одним из лучших фрезеровщиков на автозаводе, он по десять суток не выходил из цеха, выполняя заказы фронта. Будучи сапером и получив ранение под Бранденбургом, не ушел с минного поля, пока не выполнил боевого задания. Став пожарным, боролся с огнем не на жизнь, а на смерть. Два раза вместе с кровлей проваливался на пепелище, но выдержал и это. Занесен в Книгу почета Управления пожарной охраны. Младшего брата воспитал таким, что из воинской части, где тот дослужился до подполковника, пришла благодарность. Брат горько пошутил при этом: «Эту благодарность тебе бы надо было прислать, Василий, а не отцу, который бросил мать с шестью детьми на руках».
Двух младших братьев и одну сестру Василий перетянул из села в Горький. И вторую жену себе в родном селе присмотрел, а с первой, городской, развелся сразу после демобилизации, так как она ему изменяла. Зато с Александрой Васильевной душа в душу живут уже более полувека и золотую свадьбу успели справить. Троих дочерей воспитали, пять внуков, которые подарили им четырех правнуков. Жаль, ни у кого из них талант живописца, как у Василия Петровича, пока не проявился, зато на балалайке по его примеру с удовольствием играют все.
Писать маслом и акварелью деревенский парнишка учился, копируя картины великих русских живописцев. Достиг в этом такого мастерства, что с первого взгляда непрофессионалы не могут отличить копию от оригинала. Дома хранится лишь одна из них, копия с картины Перова «Охотники на привале», все остальные раздарены родным и знакомым. Да еще портрет любимого поэта Пушкина (акварель) и любимой актрисы Фатеевой (масло) остались у него от всех работ. Появилась было в девятой пожарной части задумка организовать выставку работ ветерана, да где же их теперь все собрать. Что касается батальных сцен, то на войне саперу было не до рисования. Только в госпитале взялся Антошин за карандаш, набросав портрет своего соседа по койке поляка Михася. Тот послал рисунок матери, а она в ответ: «Сынок, ты пишешь, что у тебя все хорошо, а я вижу по твоему портрету, что беда с тобой приключилась». Так психологически верно изобразил художник - самоучка своего соседа, что тот признался ему: «Васыль, ты в самую душу мне заглянул». Взгляд у Василия Петровича и сейчас, в 91 год, такой же добрый и проницательный.
